Уколоться и упасть на дно колодца

- Леш, а Леш, угости конфеткой, - Игорю по прозвищу Дылда скучно, он развлекается. Леша – мальчик-одуванчик с Южных Курил. Час назад медсестра принесла ему сладости, и все это время Леша крутит-вертит конфетку перед собой, о чем-то с ней беседует. В ответ на невинную просьбу Дылды Леша зарывается под одеяло и оттуда орет: «Нет, Игорь, нет! Я не отдам ее тебе!» Дылда смеется.

Уколоться и  упасть на дно колодца
Фото:ТИА Острова

Палата как палата

Напротив меня лежит поверх одеяла здоровенный 40-летний Дима. Он резко вскакивает с кровати и подходит к Игорю: «Вы смеетесь, а у меня мама умерла». Достал. Вся палата знает, что мать у него умерла еще пять лет назад. Назревает скандал. Но тут в дверях показывается Денис – компьютерщик. О! Дима по сравнению с ним отдыхает. Денис может разговаривать исключительно на компьютерные темы. Слушая иной раз его разговоры с парнем из  соседней палаты, я не понимаю ни слова. Это – как регги с берегов Ямайки! С нами, теми, кто не вхож в виртуальный мир, Денис не общается вообще. Но сейчас он наш лучший друг! В руках  у Дениса пакет со сладостями,  к нему опять приходила сестра. А здесь принято делиться. Мы выстраиваемся в очередь. Все, кроме Лехи-одуванчика. Он грустно вздыхает, мы принципиально его игнорируем в такие моменты в воспитательных целях. Игорь-Дылда подносит шоколадную зефирку к Лешиному рту и тут же одергивает руку. «Отделение, на таблетки», - слышится из коридора…

Уже неделю я прохожу курс лечения в первом мужском отделении областной психиатрической больницы. Как я сюда попал? Очень просто. Выпивал с друзьями. Они ушли, а я продолжил. Музыку слушал по ночам, дверь в квартиру вообще не закрывал. Кажется, приходила соседка снизу ругаться, а я ее послал. А потом пришли люди в полицейских мундирах и привезли сюда. Как и всех новеньких, сначала поместили в карцер, под замок. Медсестра сразу сделала укол. Дня три после этого – как в тумане. Но помню,  водили в ординаторскую и там давали подписывать много бумажек. Я их не читал, буквы расплывались перед  глазами. А потом очухался, пришел  в себя, перевели в обычную палату. Нас здесь 12 человек. Палата как палата, только нет двери, вместо нее – проем, а на окне – решетка. Но это – ерунда. Все равно не тюрьма.

Круче только презерватив

Нас в отделении больше 70 человек. А всего в больнице, как мне пояснили, десять отделений. Подавляющее большинство жителей Южно-Сахалинска понятия не имеют, что  происходит на конечной остановке маршрута № 16. Город поступил мудро: разместил психбольницу на глухом отшибе. Как будто ее и вовсе не существует. А между тем этот «лепрозорий» живет по своим законам.

Я был уверен, что главный в отделении – врач-психиатр. Но его кабинет расположен в начале коридора, за дверью-решеткой от нас. Приемный день – раз  в неделю по четвергам,  в другой день попасть к нему нельзя. Когда зашел в кабинет первый раз, закатил скандал: «Я – здоровый человек! По какому праву вы меня здесь держите? Немедленно отпустите домой!» Врач даже не стал отвечать. Он просто раскрыл  толстую папку и передал мне несколько листов. На одном из них было напечатано, что я согласен на прохождение курса лечения в этом отделении. Моя подпись. Дата. Все как положено. «Я вас сюда не привозил, - изрек мудрый психиатр, - ничего плохого с вами не случится. Отдохнете, вернете душевное здоровье. Кормят у нас хорошо,  а главное, бесплатно. Тем более вы ведь там злоупотребляли?»

Медсестры. А что медсестры? Давление измерить, таблетки раздать, укольчики сделать. Та, которая делала укол мне, обладает садистским чувством юмора. «Снимай штанишки,  сынок, - сказала она тогда, - сейчас твоя мамочка вставит тебе пистончик».

А главные в отделении – санитары. Они здесь определяют политику партии и правительства. Например,  меня сосед по палате сразу предупредил: таблетки лучше выплевывать. Легко сказать. Как выплевывать,  если там всякий раз стоит санитар и следит, чтобы ты глотал эту гадость. Но санитары – разные. Если смена Андрея – все в порядке, он никогда не усердствует. И,  вообще,  в его дежурство мы спокойны и никаких ЧП не происходит. Но его меняет Миша. И начинается дурдом. Этот Миша сам, по-моему, нуждается в лечении. При знакомстве он заявил: «Круче меня только презерватив». Я тут вообще не понял юмора. А в другой раз  сидим с ним у телевизора, и он вдруг говорит: «Поедешь со мной в Донбасс? Хохлов будем мочить!» Миша – непредсказуемый, и это очень плохо. И еще он любит власть. Это еще хуже. Во время раздачи таблеток Миша имеет привычку надевать резиновые перчатки и лезть ими каждому в рот.

Санитар может включить в состав бригады по ночной уборке коридора и  туалета. Это – большая привилегия, это надо еще заслужить. Дело в том, что ночным уборщикам положен второй ужин. А там постоянно хочется есть. Не  потому, что  плохо кормят – наоборот, не хуже, чем в городском кафе. Есть даже ежедневные полдники после «тихого часа» - кефир, пряники, яблоки. Я думаю, постоянный голод – следствие  таблеток. Что интересно, их количество и цвет в моем пакетике постоянно меняются. В самом начале я задавал медсестре вопрос: «Простите, а как называются эти препараты  и для чего они предназначены?» Позади меня стояло человек тридцать, они стали на меня орать, что я задерживаю очередь. Медсестра сделала вид, что ничего не слышала. Санитар позже, во время встречи в коридоре, процедил: «Самым умным здесь обычно живется плохо», и я, что называется, засунул язык в одно место.

На дне

Весь город думает,  что в психбольнице одни называют себя «наполеонами», другие бросаются на людей, а третьи на глазах у всех занимаются онанизмом. Я и сам раньше так считал.

За два месяца я видел только трех настоящих психов. Вот это по-настоящему страшно. Вмятины на черепах, слюна изо рта, мычание вместо слов. Все трое, как мне сказали, бывшие педофилы, вмятины на черепах – это их поучили на зонах свои же зеки. Этих психов с утра прислоняют к стенам, ведут на прием пищи, укладывают спать. Мне не было их жалко. Остальные… Вот бывший прокурорский работник Костя. От его храпа  по ночам тряслись стены. Голоса велели ему прыгнуть с крыши пятиэтажного дома. Он и прыгнул. Хорошо,  попал в сугроб, остался жив. Но он теперь – хромой на всю жизнь. Умный мужик, в политике прекрасно разбирается, в рок-музыке. Мне всегда интересно было с ним общаться. Костю уважали все.

Вот бывший шахтер Степан. Красивый молодой мужик. Только молчун. К нему то и дело подходили молодые ребята, отдавали всякие разные глупые приказы: «Встать! Лечь! Отжаться от пола!» Ребята так развлекались, а Степан выполнял все их дурацкие приказы. Я раз  подошел к нему: «Зачем ты так унижаешься?» А он в ответ: «Я же шизофреник». Постоянно  там слышал  слово «шизофрения». Но что это за болезнь – толком не понял. Знаю одно: Степан заболел после того, как закрыли шахту и он остался без работы. По тем или иным причинам люди оказались на дне жизни.

Или вот случай. Был в отделении Артем, хороший, открытый парень. Мне нравилось с ним болтать о разной чепухе. А тут Артема выписали, он заходил прощаться. На следующую ночь я проснулся от громких голосов в коридоре. Крик Артема: «Я ненавижу эту суку! Я ее убью». На другой день узнал от санитара, что Артем орал про свою мать. Что с ним произошло за один день на свободе и почему он вернулся? Не знаю. Здесь не принято лезть друг другу в душу и задавать лишние вопросы…

У меня всегда было чистое постельное белье, раз в неделю – баня, меня заставляли бриться и следить за собой. Мы сдружились все в палате, поддерживали друг друга, делились последним. Даже Леша-одуванчик как-то поделился с Игорем конфетой.

Там – всегда свободное время. От этого сходишь с ума. Из развлечений – пять каналов на телевизоре, но я и дома его почти не смотрю. Местный «красный уголок» - в туалете. Те, кто курят, собираются вокруг тазика с бычками, часами сидят, общаются. Здесь всего три унитаза на 70 человек и никаких  ширм или перегородок. Все свои дела надо делать на глазах  у всех. Первую неделю я не мог, сильно мучился. Потом привык.

Главное развлечение – прогулки по коридору. Он – длинный. Без всякой цели. Туда-сюда. И так часами. Очень странное зрелище.

Проще умереть

Вот меня и выписали. Пришел в свою пустую квартиру, хоть вой или вешайся. Такая тоска. Там распорядок дня, бесплатная еда, какой-никакой,  а коллектив. Здесь пустой холодильник, полное отсутствие денег, неоплаченные коммунальные счета. А главное – я опять никому не нужен. Одиночество–сука, как поется в одной песне. Только постучал сосед  сверху: «Давай обмоем твое возвращение». Я пока отказался. Странно, да? В больницу сестра приходила, печенье приносила. Раз даже с мужем. А в обычной жизни я их не интересую. Может, мне умереть? Хоть у гроба соберутся родственники, знакомые. Слова, наверное, про меня хорошие скажут. Почему же мы в обычной жизни их друг другу не говорим?

 

Опубликован в газете "Московский комсомолец" №31 от 25 июля 2018

Заголовок в газете: Как я в психушке лежал

Что еще почитать

В регионах

Новости региона

Все новости

Новости

Самое читаемое

Популярно в соцсетях

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру